Будаг — мой современник - Али Кара оглы Велиев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ты десять минут назад говорил совсем другое!
— Какая тебе разница?! Что ты, больше всех хочешь знать? Я не ворую, а покупаю на свои деньги! Меня дома ждет невеста. Должен я как следует свадьбу сыграть или нет?! Всю свою жизнь моя мать жила в нищете. Могу я теперь, когда революция победила и пришла Советская власть, подумать о том, чтобы моей семье жилось лучше?
— Ты получаешь за учебу стипендию, кормежку, одежду, папиросы, мыло. Разве этого тебе мало?
— Ты спрашиваешь, мало или нет? А чего сам меняешь папиросы на одежду или носки?
Я не знал, что ему сказать. Когда мы вернулись в школу и Джабир укладывал купленные вещи в мешок, я увидел, что в мешке уже сложены ранее приобретенные уздечки и мешки для муки.
— Ты изучал политэкономию вместе со всеми и должен знать, — не сдержался я, — что спекуляция является замаскированным воровством!
Тут уж он разозлился:
— Не удивляйся, но мне тебя жаль, Будаг! Тебе будет трудно жить. Когда-нибудь тебе здорово попадет за те слова, которыми ты разбрасываешься! За твою глупую принципиальность, помяни мои слова, кое-кто свернет тебе шею!
Я молча вышел в коридор и достал из кармана письмо Керима, которое так и не удосужился прочесть, ругаясь с Джабиром.
«Дорогой брат! Прости меня за долгое молчание. Я был занят в последнее время. Не хотел тебя расстраивать и писать о тех бедах, которые свалились на мою голову. Дело в том, что управляющий делами Шушинского горкома пытался оклеветать нас с тобой, свалив на меня и тебя вину за исчезновение школьной отары и животных, да еще обвинил в спекуляции дарами школьного огорода и сада. Подумай только, на что способен этот подлый человек! Как хорошо, что мы с тобой сохранили все расписки. Первое время меня многократно вызывали в разные организации. Но потом разобрались с расписками и отпустили. Меня столько раз заставляли приезжать в Агдам, что я отстал в учебе, и здесь нет человека, который, подобно тебе, помог бы мне.
А этот аферист, который присвоил себе школьных баранов, ослов и все остальное, работает преспокойно в Агдамском партийном комитете.
Да будет моя жизнь тебе принесена в жертву, дорогой брат!
Когда в газете я встречаю твое имя, сердце мое становится как скала! Я с гордостью показываю всем твои статьи. Меня спрашивают: «Кто он тебе?» И я отвечаю: «Это мой брат!» Все мне завидуют. Твое имя все время у меня на языке, мысли о тебе не выходят у меня из головы. Береги себя, брат! В городе один не ходи, будь осмотрительным. Не делись с каждым встречным своими тайнами. Сердце твое чисто, ты всем веришь, поэтому будь осторожен. Мы живем в прекрасное время, это так. Но дурных людей еще предостаточно, примером может служить наш общий знакомый из Агдама.
Говорят, что в Баку есть люди, которых называют жуликами, и что они ловко лезут в карманы, влезают в чемоданы и опустошают их. Будь внимательным и еще раз береги себя!
Будем здоровы — летом встретимся в наших горах.
Целую тебя.
Твой брат Керим».
Я задумался. Доберусь я когда-нибудь до этого финансиста!.. А тут еще и Джабир!.. И этот называет себя членом партии!.. Но достойны ли они носить это светлое звание? И как раскусить, кто есть кто, отличить их от других, честных и преданных нашей идее, нашему делу?
«Жаль, — подумал я, — что в партию сумели протиснуться нечистоплотные. Интересно узнать, надолго ли они останутся в ее рядах? Наверное, нет. Как щепки и мусор морские волны выносят на берег, так и могучие силы партии отметут эту нечисть от себя!»
Джабир пользовался тем, что я не мог отказать ему в помощи в подготовке к зачетам и экзаменам. Он часто приходил ко мне и просил объяснить то, что он или пропустил, или не понял.
Как-то он проговорился, что завидует мне и в том, что мои статьи публикуют газеты.
— Здорово везет некоторым! И не скажешь, что вчера был батраком! Посмотри, какую большую статью написал!
Я, конечно, не оставил его слова без ответа:
— Ведь ты член партии с двадцатого года. Как же ты не знаешь, что Советская власть — это власть батраков? Моя власть — меня и печатают!
ТРАУР
Ежедневно мы поднимались в семь утра, а в восемь уже заканчивали завтракать и шли на занятия.
Однажды в январе, когда в классах уже начались уроки, дежурный по школе обошел все учебные помещения и сообщил, что всем надо немедленно собраться в клубе.
Смутная тревога вкралась в сердце. Мы понимали, что просто так нас бы не сняли с занятий.
В просторном зале партийной школы собрались все — и слушатели, и преподаватели, и технические работники школы. Голоса гулким эхом отдавались под сводами зала.
В глубине сцены стоял стол под кумачовой скатертью. Дверь в зал открылась, и по проходу быстро прошли и поднялись на сцену директор партийной школы и секретарь Центрального Комитета компартии Азербайджана Алигейдар Караев. Нас не могло удивить появление в школе Алигейдара Караева; этот выдающийся деятель нашей партии был частым гостем у нас: выступал с обзорными лекциями по международным вопросам, вникал в дела, связанные с подготовкой будущих партийных кадров республики. Всегда веселый и жизнерадостный, сегодня он был суровым и мрачным.
Зал замер, когда Караев подошел к краю сцены. Он долго стоял молча, словно не находил нужных слов. Тревожные предчувствия не обманули нас.
— Товарищи! Я принес вам черную весть. Вчера ночью скончался товарищ Ленин…
Мы все знали, что Ленин тяжело болен. Давно уже печатались бюллетени о состоянии его здоровья. В газетах первым делом мы искали сообщения о Владимире Ильиче. Последнее время в этих сообщениях говорилось, что Ленин чувствует себя лучше, высказывались предположения, что он скоро сможет работать. И вот…
Я уже не слышал, что еще говорил Алигейдар Караев. Думы унесли меня к тем, кого я потерял за эти годы: к отцу, матери, сестрам, их детям… В этом ряду родных и близких теперь стоял и Ленин. Как и тогда, когда опускали в землю тело моей матери, так и сейчас я почувствовал себя осиротевшим навеки. Но тут до меня донеслись последние
